"Был один парень..."
Был один парень и он, как я
Любил и Битлз и Роллинг Стоунз.
Об этих песнях только мечтал,
Когда Вьетнам в огне пылал.
Гимн! Флаги расчцвечивания! Гюйс! Бескозырка! Равняйсь!...Шторм, качка, леера, боевая тревога, вахта, наряд, ОТПУСК!!!... Прощание Славянки! Визит Дружбы! Визит Вежливости! Марсель! Латтакия! Александрия! Варна!... Салаги! Два года между! Годки! Приказ! Домо-о-о-о-й!!!...
Весь наш путь на Флоте был наполнен этими понятиями. Мы восторженными глазами смотрели на все и старались все объять и впитать всебя! Какими жадными глазами всматривались вдаль, выискивали новые берега новых стран, невиданных нами доселе! Как много было прекрасного вокруг! И как много мы увезли в своем сердце увольняясь с любимых нами кораблей в нашу долгую и быстротечную жизнь... Чтобы потом с ГОРДОСТЬЮ рассказывать о своей службе, о любимом корабле, о родном экипаже своим близким, друзьям и через многие годы детям.
Был один парень... Слова этой песни зазвучали в моей жизни в десятом классе, когда на День Советской Армии и Военно-Морского Флота одноклассницы подарили мне модную в те годы гибкую пластинку с этой песней. И эта песня навевала мне мысли о далеких странах, о походах через горы, леса и, особенно, через моря. Не знаю почему, но с самого детства мое внимание было приковано к слову море. Мама в три года купила мне детскую морскую форму с бескозыркой и ленточками и на ней красовалось слово «МОРЯК». Собаке нашей мы дали кличку
Моряк. Книги я читал про моряков и даже про пиратов (они тоже были моряками), про морские походы, про морские баталии. Грозненское водохранилище мы называли Грозненским Морем. И это все происходило с кавказским маличуганом, который и моря то не знал по настоящему, только по книгам и фильмам. И вот, однажды, когда спустился этот влюбленныйв море кавказец со своих Кавказских гор в город «за солью», зачислили его в призывники и отправили в Севастополь на Краснознаменный Черноморский Флот.
ТРИ ГОДА!? Плакала горькими слезами мама, а отец украдкой утирал вдруг набежавшую слезу. ТРИ ГОДА! Родственники и друзья сочувственно качали головой.Т Р И Г О Д А !!! НА ФЛОТЕ !!! Ликовало мое сердце! Я — ВОЕННЫЙ МОРЯК!!! Звучало в моей голове! И вот СЕВАСТОПОЛЬ! После проверки - в НИКОЛАЕВ!...Через семь месяцев снова СЕВАСТОПОЛЬ! НА РАКЕТНЫЙ КРЕЙСЕР «Г Р О З Н Ы Й»!!!
И стал я — ГРОЗНЕНЕЦ-парень из города Грозный — ГРОЗНЕНЦЕМ на военном корабле «ГРОЗНЫЙ»!
Был один парень и он, как я
Любил и Битлз и Ролинг Стоун.
Об этих песнях только мечтал,
Когда...Морфлот его позвал.
И я снова с вами мои сослуживцы — ГРОЗНЕНЦЫ. Пусть даже и на виртуальном РКР «ГРОЗНЫЙ», но мы вместе. До встречи мои родные грозненцы.
Впервые на РКР «ГРОЗНЫЙ».
Зима. 1972 год. Суровый, казалось бы, месяц декабрь должен был навевать леденящие мысли о пронизывающем до костей штормовом ветре, о моей службе молодого матроса - под бдительным оком наших офицеров - командиров и о службе «салаги» - под суровым присмотром наших старших товарищей «годков».
Но, во мне кипела буря радостных ощущений от предстоящей встречи с МОИМ родным крейсером, с мужественным командиром корабля и с будущими сослуживцами грозненцами, закаленными заморскими ветрами. Как везли нас из Николаева в Севастополь не помню, все кануло в небытие от трепетных ожиданий первого свидания с Ним — величественным ракетным крейсером «ГРОЗНЫЙ».
Но, прекрасно помню каждое мгновение на причале Северной бухты у трапа, первые шаги по трапу на палубу, как гордо взял под козырек в честь флага корабля и первые минуты на юте славного крейсера. От нахлынушей радости и счастья называться «грозненцем» забыл доложить дежурному по кораблю офицеру о своем прибытии для дальнейшего прохождения службы.
«Ну что, прибыл? Доложи!» - строгий голос офицера вернул меня в
чувство и я гордо отрапортовал ему в ответ. Как только я произнес свою фамилию, вдруг услышал родную речь: «Ты чеченец?». И этот матрос бросил швабру и кинулся ко мне с приветствием. Это был мой земляк из города Грозный Эльмурзаев Руслан из БЧ-2. Мы с ним часто вспоминали наш родной город и радовались, что судьба сделала нам такой прекрасный подарок в жизни, как служить на легендарном крейсере «ГРОЗНЫЙ».
«Эльмурзаев, подожди! Дай принять новичков. Вижу, что рад земляку. Дождался. А теперь, потерпи еще немного».
Вскоре вышел на ют старпом корабля. Мы, новички отрапортовали ему. Старпом сказал несколько дежурных слов и меня повели к кубрику БЧ-4. Каким впечатляющим был для меня этот путь с юта до моего кубрика. То и дело слышал: «Здесь гальюн. А это кабуз. По трапу неверх. По трапу вниз. Кубрик». И конечный пункт назначения — рундук.
На этом дорогом мне рундучке прошли мои первые дни и недели на корабле. Я обосновался как раз под койкой матроса Подымова Вячеслава, моего одногодка из Армавира. Веселый парень, пухленький, круглолицый красавчик. И голос такой задорный. Он то и был моим первым консультантом, доходчиво объяснившим ху из ху, что и как. Не успел я на рундуке как следует помять свои бока, как меня определили на курсы в школу старшин в Севастополе. Через месяц вернулся на корабль старшиной 2-ой статьи. Этому способствовал старшина 2-ой статьи Савчук. Он был тогда командиром отделения и подбирал себе замену. Позже его назначили старшиной команды, а меня командиром отделения. Хороший был парень. Он стал моим прекрасным учителем в моем становлении как ответственного командира отделения. Спокойный, рассудительный, уравновешенный — то, что мне импонировало в нем.
Из его призыва — май 1971 — были еще два интересных матроса — две яркие противоположности военмора. Матрос Левыкин очень спокойный и достаточно сильный и здоровый парень. Его трудно было чем-то вывести из себя. Но, однажды и его, такого спокойного человека вывела из себя одна глупость дежурного по кораблю мичмана. У офицеров и, особенно, у мичманов, дежуривших по кораблю поочередно, сложилась негласная традиция выискивать нарушения у других БЧ и фиксировать их в журнале дежурства. Так вот, этот мичман не смог найти никаких нарушений у нас в БЧ-4 и в результате в журнале появилась комическая запись, развеселившая всех: и командный и офицерский состав, и всю команду корабля.
«1 час ночи. Матрос Левыкин шел по кораблю».
Наверное, в понимании этого мичмана-юмориста, матрос Левыкин совершил страшное нарушение. Ведь в этот период в БЧ-4 была примерная дисциплина. А дисциплина эта, в основном держалась на «годковщине», которая сохранилась только в БЧ-4. И имела она наиболее демократичную форму вообще, что устраивало нашего «бычка» - кап.3 Пунанцева, и командование не очень-то расстраивалось из-за этого. Во всяком случае, не было случаев сколь-нибудь серьезного обсуждения этого вопроса и, тем более, каких-нибудь неадекватных действий со стороны командования.И, скорее всего, в результате такого положения дел в БЧ-4 и появилась эта «смелая» запись «бдительного» мичмана. Конечно же, наш Левыкин, переминаясь с ного на ногу, в свойственной ему добродушной форме выражал негодование: как и, главное, за что его,четко бдящего распорядок дня, соблюдающего все правила жизни на корабле, посмели внести в «историческую книгу» злостных нарушителей законов «передвижений по кораблю».
«Что мне, по воздуху что-ли летать!?» - возмущался наш законник. А мичмана свои же подняли на смех, да так, что после его очередного дежурства запись получила новое творческое содержание: «1 час ночи. Матрос Левыкин пошел по кораблю». Видимо, мичману такая форма показалась более «светской» и привлекательной. Возможно, такие записи могли бы появиться и в будущем. Но, матрос Левыкин прервал эту поэтическую составляющую творческого ума бравого мичмана —- Матрос Левыкин приказом Министра Обороны СССР Гречко был уволен в запас и зачислен в ряды героических граждан нашей необъятной родины - Советского Союза.
Ну, а второй матрос был настоящим чудом военного призыва на флот. На протяжении двух с половиной лет он не то чтобы прослужил, а прожил никому на корабле неизвестным морячком. Щупленький, худенький, вечно испуганный он являл собой карикатуру в морской форме. Только став годком, он стал более-менее заметен на фоне энергичных возмужавших своих одногодков.Однажды, я был дежурным по БЧ-4. А матрос Петрушевский, уже годок, решил проявить себя перед сотоварищами и сделал замечание мне в кубрике:
«Дежурный! У нас в баке нет питьевой воды. Ну-ка, дай салагам команду, чтобы принесли воду». Я попросил его показать мне где набирать воду, так как дневальный ушел на обед, а я впервые на дежурстве. А его одногодки стали подтрунивать над ним и подзадоривать: «Смотри-ка, наш Петрушевский дает задание молодым. Ну-ка, прояви себя, научи салаг как соблюдать порядок в твоем присутствии!» И Петрушевский гордо пошел показывать мне, где брать воду. И там я ему сделал внушение так, чтобы он понял, что таким военморам как он следует вести себя уважительно с другими и не смешить народ. В этот момент он так обмяк, что мне стало стыдно за себя, такого здорового наезжающего на хилого матросика. Вес-то у него был «бараний» и сам он был по-детски наивным.Ну, скажи-те мне, какой военком мог направить на военный флот, тем более на флагманский корабль Военно-Морского Флота СССР такого слабого телом, не готового к тяжелым испытаниям парнишку!?
К счастью, и он был «отпущен» домой этим же приказом Министра Обороны. А вместе с этим приказом Министра Обороны и наша «зеленость» на флоте приобрела оттенки явно созревающих военных моряков — мы стали «подгодками». Добрые 2/3 службы на флоте были пройдены доблестно и мы стали готовиться к дальним походам уже зрелыми моряками с бескозыркой на бекрень.
БЧ-4, старшина 2-ой статьи, командир отделения
радиотелеграфистов, ГРОЗНЕНЕЦ - МАГОМАДОВ РУСЛАН.